Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]
Еще примерно через двадцать минут одетая в пижаму пани Войтович покинула номер, прошла к двери Юлиуша и заглянула туда. Потом повернулась к Энею и села в кресло напротив.
— Вы жестоко с ним поступили, — сказал Эней.
— Ему не стоило со мной так говорить, — Ванда качнула тяжелым узлом влажных волос.
— Вы еще раньше поступили с ним жестоко, — возразил Эней.
— Я была неправа. Я надеялась, что он попробует и поймет, что это глупость, то и другое. А уж вместе…
— Граф Скарпиа путал работу и личное — и как он кончил?
Ванда улыбнулась. Оценила шутку. Двадцать секунд — полет нормальный, но что будет, если она сейчас не пойдет спать?
— Лучше бы вы сразу все ему сказали, — а то у нас тут чудом только не образовался классический оперный сюжет. И обязаны мы этим чудом тому, что Корбут — дурак еще хуже оперного Скарпиа, и бил он прямо по Ванде, вместо того, чтобы давить на нее через ее свиту. Пани Войтович, впрочем, сама уже все поняла.
— Анджей, вам говорили когда-нибудь вот так, глядя в глаза, что с вами не хотят быть вместе, что все прошло, а на самом деле ничего и не было? — ее губы дрогнули.
— Бог миловал, — сказал Эней. И, сам не зная, почему, добавил: — Моя жена просто умерла.
— Ох, — Ванда отвела глаза. — Извините. Вы так молоды, мне и в голову не…
— Нет, ничего. К этому привыкаешь… как и ко всему, наверное.
— Не будет бестактным, если я спрошу, как это вышло?
— Несчастный случай. У нас была яхта… Начинался шторм. Связь потеряли. Она оступилась, упала… перелом основания черепа, ребро в легком… Мы сделали, что могли, но она умерла раньше, чем мы добрались до берега.
Гордым викингам было невместно врать, но жизнь заставляла — и тогда они придумали «исландскую правдивость». Ни слова прямой лжи, только умолчание. Ведь гибель Мэй — действительно случайность. Несчастная. И шторм тоже был на самом деле. Зачем уточнять, что Мэй не оступилась на скользкой палубе, что ее ударило взрывом о каменный мол? И уж совсем излишне поминать некоего Билла, начальника боевой секции Объединеннго Антивампирского Фронта, который добавил к перелому две пули в грудь…
— В каком-то смысле, — добавил он, — мне было легче, чем вам…
Он всего сутки метался между отчаянием и надеждой. Потом все стало… понятно раз и навсегда. Они не делили имущества, о них не писали в светской хронике — разве что в криминальной… Господь протянул руку — и взял жену у террориста и убийцы Андрея Витра, Энея. Они, правда, крепко срослись с женой-то, пришлось приложить усилие…
Эней не держал на Бога зла. В конце концов, дорога, на которую они с Мэй ступили по своей воле, обычно заканчивалась либо так, в бою, либо — в подвале какой-нибудь Цитадели. Любой из боевиков предпочел бы первый вариант.
— Я не думаю, что вам было легче, — сказала Ванда. — Спасибо за попытку меня утешить, но я такое утешение от вас принять не могу.
— Можете, — уверенно сказал Эней. — Мне доводилось пережить и предательство, я могу сравнивать.
В его мире предательством назывались несколько иные вещи, чем в мире Ванды, но Эней сделал поправку на ветер.
— Манипуляция — не выход, — завершил он.
— А что — выход?
— Не знаю. Наверное, все-таки честность.
«И кто это говорит, а?»
— Вы сказали, вы должны знать, как это: ходить по комнатам и говорить себе «Я проживу еще пять минут… А теперь еще десять…» Обрекать на это другого?
— Вы все равно его обрекли, — Эней постарался не выплеснуть раздражения. — Пани Войтович, не мое это дело, но иногда приходится отказываться от… привилегии быть хорошим.
— Вы правы. Не ваше это дело.
Эней думал — она уйдет сейчас, но она осталась. Смотрела на него и молчала.
— Кой черт вас угораздил связаться с Корбутом! — вырвалось у Энея.
— Я была молода, — Ванда улыбнулась. — В молодости хочется верить в лучшее. Хочется думать, что гадости и глупости любимого человека — следствие молодости и неразумия. А потом происходит что-то… и ты понимаешь, что это не щенячья глупость, а подлость как жизненная позиция.
— Инициация?
— Нет. Если бы он просто принял… я бы решила, что он не выдержал, испугался. Когда на тебя обращает внимание гауляйтер…
…Энею и это было знакомо…
— …Трудно обидеть его отказом. Я ведь гражданка Польши. Мне было легче. За меня вступились бы из принципа. Но Дмитрий, он не испугался, он обрадовался. Перспективе из ядомых перейти в ядущие. Ну а потом… Сначала говорил, что любит меня и не хочет терять. Умолял пойти на инициацию ради него. Быть с ним. Потом начал издеваться и грозить. Говорил, что я постарею, стану морщинистой бабкой с задубевшими связками — вот тогда-то, глядя на него, все и пойму. Я рассмеялась ему в лицо. И тогда он сказал, что однажды потребит меня, если я не приму хотя бы пайцзу. И я поняла, что мой возлюбленный — не просто слабый молодой человек. Что он обыкновенная мразь.
— И вы не принимаете пайцзу, — кивнул Эней. — Потому что это значило бы, что вы испугались. Пани Войтович, нельзя же так. Какой-то мелкий мерзавец вас контролирует уже тринадцать лет…
— Мерзавцев много. Я не хочу становиться частью системы.
— Вы в любом случае часть системы. Вы не поверите, но даже террористы вроде «Шэмрока» — он нарочно назвал самую одиозную группировку, — ее часть.
— А у вас есть пайцза?
— Нет. — Эней усмехнулся, — Это была бы плохая реклама охранному агентству.
Ванда закинула ногу за ногу и покачивала тапком, глядя куда-то в сторону.
— Поздно уже, — осторожно сказал Эней.
— Да, я сейчас пойду. Можно еще бестактный вопрос?
— Про это? — Эней провел пальцем по лицу.
— Да. Сначала показалось, что вы просто очень сдержанный человек. Но сегодня…
Эней потер заклеенное пластырем запястье. Да. Придется становиться настоящим индейцем и учиться терпеть боль, совсем не меняясь в лице.
— Старая травма, — ответил он опять в духе исландской правдивости. — Получил по голове. Лицо отчасти парализовано.
— И вы не лечились?
— Лечить — долго, муторно и дорого. Вы же знаете. А это не болит. И в покер играть удобно.
Она вдохнула, выдохнула…
— Последний вопрос на сегодня. Дмитрий сказал правду?
Решилась наконец-то.
— Нет. Я умею сбрасывать эмоции и никогда бы не позволил себе ловить ворон на работе. Особенно в присутствии такого количества высоких господ.
— Но вы покраснели, когда он это сказал.
— Это было сказано для вас и для Юлиуша. Он ударил и попал. Я разозлился как черт.
— «Не от страха, но от лютой ненависти», — Ванда фыркнула, они засмеялись оба. Потом она сказала: — А сейчас вы от чего покраснели?
Без макияжа ее лицо казалось полупрозрачным. Очень нежным. Дотронешься пальцем — и будет синяк. Бровей и ресниц почти не видно, такие они светлые. Глаза — зеленые, с карими точками. Корбут — осел. Променять такую женщину на какое-то вшивое бессмертие?
Эней не стал отвечать.
— Значит, вы умеете сбрасывать эмоции, — Ванда поднялась. — И не смешиваете работу и личное. Я могу сделать вывод, что личное у вас есть? И вам было что сбрасывать?
Попался. Идиот. Как кур во щи.
— Я связан контрактом, пани Войтович.
— Контракт действителен до двадцать шестого. А потом?
Суп с котом. С куром.
— Я говорю не о том контракте, который подписал с господином Эйдельманом.
— Вы не женаты.
— У нас нет будущего.
— Его нет ни у кого, — Ванда пожала плечами и взялась за ручку двери. — Но у всех есть настоящее. По большому счету, только оно и есть…
Дверь закрылась, Эней остался со своим настоящим наедине.
На завтра у него было запланировано будущее. И в этом будущем он собирался так накрутить хвост господину Корбуту, чтобы господин Корбут на эти два дня и думать про Ванду Войтович забыл, а думал бы только — как уесть господина Новицкого.
И будущее показало, что придумал он хорошо.
— I can shoot a partridge
With a single cartridge.
— I can get a sparrow
With a bow and arrow.
— I can live on bread and cheese.
— And only on that?
— Yes.
— So can a rat!
Не исчерпывалась диета господина Корбута хлебом и сыром. К сожалению. Лучше бы он и в самом деле родился крысой — точно был бы сейчас существом поприличнее.
После стрельбы в Корбута Энею почему-то снилось, что его закатали в ковер и били ногами. Разбудил его комм. Эней увидел, что это Эйдельман и решил ответить с терминала.
— Господин Новицкий, — сказал импресарио, символически прикоснувшись двумя пальцами к отсутствующей шляпе. Он звонил из машины. — С глубоким прискорбием вынужден вам сообщить, что контракт с вами расторгнут. Не с агентством «Лунный свет», а персонально с вами. Конечно, я выплачу положенную компенсацию…
Эней слегка опешил. Если бы дело было в Корбуте — Эйдельман бы не предлагал, а требовал компенсацию сам.
